Они не виделись почти год, но почему-то он думал увидеть ее такой же, какой она была. Но Коттия стала другая. Она сделалась гораздо выше; она стояла, высоко подняв голову, и как-то нерешительно смотрела на него. Золотисто-зеленый плащ из мягкой ткани поверх прямых белых складок туники плотно окутывал ее; один конец плаща, накинутый на голову, сполз, и оказалось, что ее пылающие волосы, прежде свободно развевающиеся на ветру, заплетены и уложены блестящей короной, так что она еще больше походила осанкой на королеву. Губы ее были тронуты кармином, брови слегка насурьмлены, а в ушах виднелись крохотные золотые капельки.

– Послушай, Коттия, – сказал он, – да ты совсем взрослая.

Его вдруг кольнула боль утраты.

– Да, – сказала Коттия. – И нравлюсь я тебе такой?

– Да, да, конечно, – спохватился Марк. – Спасибо тебе за то, что ты сохранила браслет. Дядя Аквила рассказывал, как ты приходила к нему перед отъездом.

Он взял у нее тяжелый золотой браслет и надел себе на запястье, по-прежнему не спуская с нее глаз. Он не знал, о чем с ней разговаривать, но молчание затягивалось, и с отчаяния он задал светский вопрос:

– Понравились тебе Акве Сулис?

– Нет! – выпалила Коттия, и личико ее загорелось яростью. – Я ненавидела каждую минуту, проведенную там! Я не хотела туда ехать, я хотела дождаться тебя здесь, ведь ты говорил, что можешь вернуться до наступления зимы. И за всю зиму я не получила ни одной весточки о тебе, кроме двух слов в каком-то дурацком деловом письме от твоего дяди моему про новый городской водопровод. Я ждала-ждала, а теперь ты нисколько не рад меня видеть! Ну так и я нисколько не рада тебя видеть!

– Ах ты, маленькая фурия! – Марк схватил ее за запястья, прежде чем она успела убежать, и повернул ее к себе лицом. Он тихонько засмеялся: – Да нет, я рад тебя видеть. Ты даже не представляешь, Коттия, до чего я рад…

Она подергала руки, пытаясь вырваться, но, услыхав последние слова, затихла и подняла на него глаза.

– Да, теперь рад, я вижу, – недоуменно произнесла она. – А почему ты не был рад перед этим?

– Ты мне показалась чужой.

– Да? – Как-то неопределенно отозвалась Коттия. Потом, помолчав, спросила с тревогой: – А где Волчок?

– Подлизывается к Сасстикке, чтобы получить кость. Он делается обжорой. Она с облегчением вздохнула:

– Значит, с ним все было в порядке, когда ты вернулся?

– Он был очень худ. После твоего отъезда он не желал ни от кого брать пищу. Но теперь все в полном порядке.

– Я этого и боялась, что он будет капризничать. И из-за этого тоже я не хотела ехать в Акве Сулис. Но я не могла его взять с собой, Марк, право, не могла. Тетя Валария ни за что бы мне не разрешила.

– Ну, еще бы, – губы Марка дрогнули в улыбке; он представил себе, как отнеслась бы Валария к предложению взять с собой на модный курорт волка.

Они уселись на плащ Марка, расстеленный на мокрой мраморной скамье, и после короткой паузы Коттия спросила:

– Нашел ты орла?

– Нашел, – Марк повернул к ней голову.

– Ох, Марк, как я рада! Ужасно рада! И что же дальше?

– Ничего.

– А как же легион? – Она вгляделась в его лицо, и сияние на ее личике потухло. – Значит, нового Девятого легиона не будет?

– Не будет.

– Марк, как же так?.. – начала она и осеклась. – Нет, я не стану расспрашивать.

Он улыбнулся:

– Как-нибудь я тебе все расскажу.

– Я подожду, – отозвалась она.

Они сидели рядом и изредка перебрасывались словами, но больше молчали; иногда они быстро, с улыбкой, переглядывались, но тут же отводили глаза. Они вдруг стали стесняться друг друга. Марк сообщил ей, что Эска больше не раб, и думал, что она удивится. Но она не удивилась и только заметила:

– Да, Нисса мне говорила, когда вы уехали, и я порадовалась за вас обоих.

Они опять замолчали. За спиной у них среди раскачивающихся голых веток дикой груши запел дрозд, ветер подхватил песенку и швырнул вниз. Они одновременно обернулись и посмотрели на певца с шафранно-желтым клювом, качающегося на фоне холодной небесной голубизны. Марк сощурился от яркого солнца и тоже засвистел, а дрозд, кланяясь вместе с веткой, словно отвечал ему, раздувая в экстазе горлышко. Затем на солнце вновь набежало облако, и яркий мир погас.

В тот же момент они услыхали стук копыт по мокрой мостовой – по улице шла лошадь, потом остановилась – то ли перед их домом, то ли перед соседним, Марк не разобрал.

Дрозд еще продолжал заливаться, но когда Марк взглянул на Коттию, лицо ее омрачало не только набежавшее облако.

– Марк, что же ты теперь будешь делать? – спросила она.

– Теперь?

– Да, когда ты опять здоров. Ведь ты совсем поправился? – И быстро добавила: – Нет, наверное, не совсем, ты сейчас так хромал, гораздо больше, чем год назад перед отъездом.

Марк рассмеялся:

– Всю зиму я провалялся, как больной барсук, но сейчас я с каждым днем набираюсь сил.

– Правда?

– Правда.

– Так что же ты будешь делать? Вернешься в легион?

– Нет. В небольшой схватке я еще справлюсь, но идти с когортой маршем от порта Ития в Рим, делая по двадцать миль в день, я уже не могу. И уж, во всяком случае, я не гожусь на плацу.

– На плацу! – с негодованием повторила Коттия. – Видела я их плац через ворота походного лагеря. Вышагивают по прямым линиям, вытягивают враз ноги, перестраиваются по-всякому, а какой-то ими командует и ревет, как бык. Какое это имеет отношение к настоящим сражениям на войне?

Марк стал поспешно соображать, как бы получше объяснить ей, какое это имеет отношение, но он зря старался, она продолжала, не ожидая ответа:

– А раз не вернешься в легион, что же тогда?

– Еще не знаю.

– Может быть, поедешь домой?.. – начала она, но тут смысл этих слов дошел до нее, и глаза ее сделались испуганными. – Ты уедешь в свой Рим и заберешь с собой Волчка и Эску?

– Еще не знаю, Коттия, честное слово, не знаю. Почему-то я не думаю, что вернусь на родину.

Но Коттия не слышала его.

– Возьми меня с собой, – вырвалось у нее. Она чуть не плакала. – Скоро город обнесут стеной. Ты же не оставишь меня в клетке! Ты не можешь меня оставить! Ох, Марк, возьми меня с собой!

– Даже в Рим? – Марк не забыл ее прежней ненависти ко всему римскому.

Коттия вскочила на ноги, Марк тоже встал.

– Да! – выпалила она. – Куда угодно, только с тобой.

Две волны чувств нахлынули на него одна за другой, слившись воедино. Первая – радость от обретения, вторая – отчаяние от утраты… Как объяснить, что, не владея в мире ничем, даже ремеслом, он не имеет права брать ее с собой?

– Коттия… – начал он с несчастным видом. – Коттия, милая моя, ничего из этого…

Но он не успел закончить фразы: послышался взволнованный голос Эски:

– Марк! Где ты?

– Я тут! Иду! – крикнул в ответ Марк и схватил Коттию за руку. – Пока идем со мной.

Опять брызнул дождь, но при этом показалось солнце, и дождь сверкал на лету. Волчок встретил их во дворе и с веселым лаем закружил около них, вытянув прямой пушистый хвост. Сразу за Волчком следовал Эска.

– Только сейчас пришло. – Он протянул Марку тонкий запечатанный свиток папируса.

Марк взял папирус и удивленно поднял брови при виде знака Шестого легиона на печати. Коттия, Эска и Волчок тем временем здоровались друг с другом каждый на свой лад. Взламывая печать, Марк случайно поднял взгляд и увидел приближавшегося дядю Аквилу.

– Открыто проявлять любопытство – одна из привилегий старости. – Дядя остановился, возвышаясь над всей группой, столпившейся у колоннады.

Марк раскатал шуршащий лист папируса. Ярчайший свет слепил ему глаза, и написанные слова плыли посреди красных и зеленых пятен. «Центуриону Марку Флавию Аквиле от Клавдия Иеронимиана, легата Шестого Победоносного, привет!» – начиналось письмо. Марк пробежал глазами убористые строки до конца, потом поднял голову и встретил взгляд широко раскрытых золотистых глаз Коттии.